и «ведьма», то уж не по собственной инициативе. Я знаю, что она тяжелее всех нас страдает от этого. — Только на ней нет ни царапины, почему-то, — сказал Эдик. И все посмотрели на него.
— Очень приятно, — неискренне сказал Пал Палыч, пожимая руку Лёше, — проходите. Простите, у нас обстановка не очень располагает…
— Где Таня? Спит? Прошу вас, разбудите её. Нам нужно поговорить, — молодой человек заметно нервничал.
— Таня в больнице. — Пал Палыч опять сел. — Положение настолько тяжелое, что сейчас я даже не могу вам ничего сказать. Вы не хотите мне что-то объяснить? Кто — вы?
— Как — в больнице? — Лёша не слышал Пал Палыча. — Что-то с ребенком? Она такая упрямая, у нас в Москве все условия, моя мама врач, и мы бы сделали все возможное! Но Таня сказала, — тут он посмотрел на Кирюшу, — не при ребенке, прошу вас! Вы главное скажите, — ее жизни ничто не угрожает?
— Да если бы я знал! — Пал Палыч опять встал, — знаете, что, а поедемте втроем, а? Я не в силах оставаться здесь, да и вы, как я понимаю, тоже.
— Конечно, конечно! — Лёша подхватил Кирюшу, — где больница?
К ночи шторм у берега Судака только усилился, и уже дали 6 баллов, и гнуло деревья, где-то сорвало лист железа с крыши, город опустел. Катера были в море, глубину просвечивали мощные прожектора — ничего.
— Если ее понесло течением, — кричал, перекрывая ветер, мичман старшине, — не найдем! О камни, и все!
— Где её искать, сколько времени потеряли. — Старшина 1 статьи зло глядел, как волны перехлестывают через корму, — как им разрешают девчонок на такой риск-то пускать?
— Да, не говори, — не по Уставу ответил мичман, — мужики повывелись, видать. И мичман ушел в рубку, кричать, срывая голос, что никто за бортом не обнаружен.
В ту ночь штормило — от Феодосии до Ялты, и прогулочные катера легко взлетали на волнах, грозя порвать канаты, а морские круизные суда выходили в открытое море, и оттуда доносилась музыка, и весело мерцали цветные огоньки гирлянд.
Утром Псоу вызвали в Гурзуф, на переговоры с начальством.
— Вот что, — сказал Крохаль Антон Иванович, который не просто сердился, а был в ярости, — ты, б …, сворачивай все — и группу — домой, в Москву. Понял? Будем тут разбираться.
— А как же Галя? — Псоу затушил сигарету и взял новую, — как же Галя? Бросить…
— А это не ты ее опознавать будешь, если что. Эдика оставишь, он мне тут ни к чему, — Антон Иванович зашелся в кашле, — как ты мог? Ты что ж творишь, а? Мы тебя не только из партии, мы тебя пинком под зад из советского искусства! Ты что в Чикаге какой живешь? За год чуть всех не потерял! Что ты снял-то, что? Половина пленок уничтожена… ой, Вольдемар, по тебе уже тюрьма не плачет — воет!
После такого разговора Псоу свалился с гипертоническим кризом. В местной больнице его поместили в единственную приличную палату, с видом на гряду уходящих вдаль гор. Псоу лежал, смотрел в окно и думал уже не о Голливуде, а о том, как сделать так, чтобы не возвращаться в Москву.
Встал вопрос о том, что делать с Моной. Официально за нее отвечал Коломийцев, но он был в Одинцово, неофициально — Галочка, а где была сейчас Галочка, все боялись даже думать. Оставили административную группу, парторга, и помощницу Вольдемара Иосифовича, готовую, как и все женщины, ждущие, что их шеф на них когда-нибудь, через 20 лет беспорочной службы, женится, ухаживать за Псоу.
Большущую рыбацкую лодку мотало, как чаячье перо, то выбрасывая на гребень волны, то скидывая — вниз, почти отвесно, так, что сердца у троих, вцепившихся за борта ребят, падали в темные глубины. Ребята еще держались, а вот девушку тошнило отчаянно, и они ничем не могли ей помочь. Они не взяли с собой ничего, только гусеничный трак, навязанный на канат — причаливать, чтобы понырять в Ново-Светской бухте. Шторм застал их, когда они уже вышли от Царского пляжа и подплывали к мысу Капчик, чтобы обойти его и встать в бухту около грота. Волной их понесло в открытое море, и грести уже было бесполезно, а лодочный мотор сорвало с транца, когда они зацепились за невидимую в воде береговую гряду. Их носило уже не первый час, когда они заметили кого-то, вцепившегося в бакен. Бакен сорвало, но человек изо всех сил держался, то ныряя под воду, то опять выныривая. Подплыть и помочь ребята не могли, но в какую-то минуту бакен, который был легче лодки, поравнялся с ней, и Никита, старший, самый крепкий, крымчанин, успел схватить человека за одежду. Давид, преодолевая тошноту, помог, и они втащили в лодку девушку. Она была почти без сознания, руки и ноги свело судорогой, но она была жива. Разбираться, ранена она, оглушена, или наглоталась воды — они не могли, да и не сумели бы. Волны, шедшие от Судака на Новый Свет, отнесли Галочку Байсарову в море, где она, соображая еще краем сознания, инстинктивно вцепилась в бакен. Вдруг море будто вздохнуло, еще раз подняло волну, и плавно внесло лодку в бухту, к сквозному гроту. В бухте было тихо, и обессилившие, ребята гребли, не веря, что остались живы. Вытащили лодку на песок, и долго сидели, не веря тому, что они спасены. Светало медленно, Давид остался на берегу — по туристической привычке люди, покидая лагерь, часто оставляли сложенный очаг из камней и даже спички, и принялся разводить огонь — но спички вымокли безнадежно. Девушка, которую тошнило в лодке, уже пришла в себя, и сейчас, сидя на мокрой скамье в лодке, дрожала, обхватив себя руками за плечи. Никита помог вытащить спасенную девушку на берег, и, на всякий случай свистнул — пошли в пещеры, там суше, по-любому. В пещере был хворост, сухие спички, сухой песок и даже подобие лежанки. Эх, водки бы не помешало, — сказал Давид. Так вино есть, — сказала девушка Валя, — рюкзак же не утонул? Притащили рюкзак, оставлявший мокрый след, пока его несли, из трех бутылок одна разбилась, но две были целы, и были яблоки и килька в томате. Размокший черный хлеб плавал в полиэтиленовом пакете, и они слили воду и жадно ели этот мякиш, и Никита открыл банку, потерев ее с дикой скоростью о плоский камень, а пластиковые пробки бутылок опалили на костре, и теперь пили, передавая из рук в руки, сладкий крепкий портвейн, и становилось жарко, легко и свободно.
— Ты кто? — первым спросил Никита «девушку с бакеном».
— Я не помню, — честно сказала Галочка Байсарова. Все деликатно промолчали. Ну, не помнит, так не помнит, всякое бывает. Туристическое внезапное братство
